[indent] Тихий голос и улыбка, тишина ночи, и размеренный тон, льстящий мне интерес и логика - всё это мешает моему внутреннему Галеону встать в оборону, дерзко окрыситься и превратиться в непотопляемый Дредноут, с которого бы капитан вещал долго и скучно и ни о чём. Он умеет, этот капитан, спасибо матушке за курс дрессировки, когда по чистой в своих эмоциях палубе, словно по цирковой арене прыгали тигры моего самообладания. Еще чуть-чуть, и можно будет пустить их вплавь. Ах, как красиво поплывет эта группа в полосатых купальниках!
[indent] Боевым кораблям дают девичьи имена.
[indent] Этот я назову собою...
[indent] Белла-трикс.
[indent] И он будет говорить обо всем сразу, искренне, откровенно.
[indent] Запоминающе.
[indent] - Родителях? Ах, им никогда не понять. Сейчас они оба в режиме предвкушения свадьбы, поэтому совершенно лишились всякого чувства юмора.
[indent] Ты же Блэк…
[indent] Внутреннее, щемящее чувство амбиций стремится, чтобы меня запомнили не как ещё одну Блэк, ставшей крепким звеном в цепи поколений древнего чистокровного рода. Рудольфус и Рабастан лишь отчасти напоминают своего отца, даже на треть, а может – четверть. Каким-то внутренним чувством ощущается, что этот человек нашел себя в этом мире, твердо стоит на ногах, его устраивает происходящее, а если нет, то он не скатывается с рельс самообладания.
[indent] Возраст или личность?
[indent] А может быть, смирение? Нет, конечно, не оно - подопечным Салазара Слизерина это недопустимо… Ожидание? Возможно... Некоторые шрамы определяют нас, без них нас не существует, они заставляют схорониться, затаиться на время. Принять удобную оборонительную позицию, взлететь на самые высоты, но не для успеха, он так, просто бонусом идет, а чтобы было лучше видно. И ждать, копить силы для сокрушающего удара. У вас поистине ангельское терпение Целителя, дорогой мистер Лестрейндж-старший. Если Вы до сих пор в состоянии ждать возмездия в одиночестве и не свихнуться от несправедливости этого мира.
[indent] А я - же Блэк...
[indent] - И рада, что уже ненадолго.
[indent] "Ты же Блэк", - говорила маменька, поправляя мне гольфы, скатившиеся с коленок.
[indent] "Ты же Блэк", - говорил отец, хмуря брови над моим аттестатом.
[indent] "Ты же Блэк", - разводила руками тетушка, узнав о моём решении пойти за старшего из сыновей Рэйнарда Лестрейнджа.
[indent] "Мы же Блэки" - пели на свой лад сестрицы и кузены, но каждый про своё, в своих тембрах, аккордах, нотах и октавах. Такие разные, но все-таки они самые, навеки чистые моральные уро... Ну хорошо, не будем об этом.
[indent] Ты-же-Блэк незримой сущностью таится в углах наших детских комнат, приходя ночным кошмаром к ослушавшимся и доводя их до тотального психоза. Всегда выбирает по одному из поколения. Интересно кто будет отдуваться за наше?
[indent] Сигаретный дым вьется меж алебастровых пальцев. Удивительно, но мы почти не пьющие, нами правит немного другая привычка. Может именно поэтому среди нас много зельеваров. Любят понюхать и прикурить, глядя как витиеватый столбик дыма поднимается к небу, словно лестница в рай. Лучшее болеутоляющее, когда по этой лесенке быстро убегает наверх грусть.
[indent] - Скорость, мистер Лестрейндж. Залог выживания, она выигрывает всё и обыгрывает всех. Что может быть слаще победы, когда вы минимальным усилиями просто успели раньше? Ничего. Проживаем ли мы по-настоящему те дни, которые проносятся мимо нас? Мы не успеваем за ними. Но в событиях будущего, мы можем попытаться успеть. Мы с Рудольфусом - успели.
[indent] Тик-так, слышится  ход гостиных часов в углу. Не бьют – убивают эту ночь. Тик-так, тик-так. Две минуты тишины, мы даем ей возможность послушать нас.
[indent] Мистер Лестрейндж хвалит меня; интересно, где он успел узрить мои таланты. У меня есть предположения, кто ему сказал, но пока что простое…
[indent] - Спасибо. – слетает с моих губ. Не краснею, но приятно. Практически все старшие родственники мне вещали о моих не-форматах, кто-то с упреком, но кто-то с простой констатацией факта, мол, такой уродилась. Я умею быть вежливой и светской, наигранно улыбаться и тихо смеяться в ответ. Просто после этого мне хочется вымыть рот с мылом, только и всего! Я умею одеваться, наряжаться и тратить за два часа жалование министерского аврора, о размерах которого давно ходят легенды. Просто я этого не люблю. Не хочу и не могу делать того, что скучно и навевает тоску. Набивать карманы продавцу – тоска, накладывать тонны косметических чар – тоска вдвойне. И в придачу лениво. Вопрос окрасятся ли тоской и ленью ночи с будущим мужем пугает меня до дрожи, поскольку именно тогда придется найти им другое применение.
[indent] И как так можно? Но…
[indent] - Обычной светской дамой мне быть нисколько не прельщает. Почему многие из нас выбирают задыхаться плесенью в старых домах, то на одном приеме, то на другом - не понимаю. Но что плохого, чтобы быть крылом ветру Перемен? Делать что-то весомое, значимое, отбросив оковы общественности. Тем более, что сейчас вокруг столько проблем, задач и… возможностей для их решения.
[indent] Именно правительство превратило политический кризис в возможность и не стоит её упускать. Под огнем решения не будешь помнить вкуса дубового Фэйри и не узнаешь чувства вины за счастьем видеть, как приближается Великая Эпоха Возрождения.
[indent] - А как вы ладите с собой мистер Лестрейндж?

[indent] Порт Дьеппа умывается утренним серым дождем, но в тихом шепоте подкрадывающегося лета слышится нотки победной надежды. Чёрный зонт скрывают нас от глаз прохожих, ты ведешь меня под локоть, уверенно и не спеша, шагая в ногу со мной, мы будто бы пара. Эта хогвартская ностальгия, идиллия двух старост заставляет меня немного задуматься. На причале монотонными нотками льется плачь и смех, и портовой руганью смешиваются с криками вечно голодных чаек.
[indent] - Жаль, что ты женился.
[indent] Ты обрываешь шаг, останавливаясь, но я, сделав дополнительный, разворачиваюсь к тебе лицом к лицу. О, давно не видела этот вопросительный взгляд с требованием объясниться, но здесь все обнимаются, и я тоже скрываю за этим жестом свой ответ. Не буду объясняться и ты молчи - шшш, два пальца у твоих губ, не касаясь. Объятия, ничто так не обезоруживает людей, и я в мнимом жесте расставания прижимаюсь щека к щеке.
[indent] - Поедем со мной, Ришарт.
[indent] Тихо, но решительно, не мямля и в стыдливом жесте не отводя взгляд вниз. Что я там увижу? Мостовую и скомканный билет на прогулочный корабль «Королева Виктория, первый класс, каюта пять», что ты дал мне минуту назад. Двухместный, двойной - как и все подарки для элиты. Я уверена, что мои слова не сплелись в шепоте дождя и не спровоцируют твоё удивлённое «что?».
[indent] Знаю на что иду - и знаю чего хочу.
[indent] Я тоже знаю, кого мне нужно.
[indent] Мы друг друга - стоим.
[indent] - Хотя бы до Ньюхейвена.
[indent] У нас будет немного времени, но я не буду его продлевать, ведь использую каждую минуту из этих шести часов - хорошо, что Дуврский порт и Кале закрыты военными нуждами. Обними меня, Ришарт, и пусть вокруг поднимается ветер и погода бесконечно скорбит по Революции. Но между нашими телами, спрятанное молчаливыми объятьями, останется то, что одним своим существованием оправдывает все.
[indent] Молчишь?
[indent] Медленно делаю шаг назад, волосы начинают сильнее чернеть от капель дождя. Пара шагов назад - это как пара минут на обдумывание, тебе они очень нужны, но мне не хочется мокнуть в ожидании. Королева Виктория быстро принимает меня на борт, и уже проходя по мостику я лишь слышу вдогонку вопрос проверяющего.
[indent] - Vous venez avec une dame, monsieur?

* Вы заходите с дамой, месье?
***
[indent] Душный осенний день невозмутимо отцветает, напоследок вспыхнув закатными красками солнца и быстро, минуя время сумерек, на небесный трон восходит Луна. В этот раз полная, на радость мадам Блэк и других гостей радушного хозяина.
[indent] Сезон охоты, наконец-то!
[indent] Свистящая тишина свистит надеждой предвкушения мистических открытий и азарта погони. А это значит – пора собираться. Традиционно для себя Вальбурга играет свой ночной этюд. К своим годам и положению, она вовсе не воплощение истаявшей в отравленный воздух статуи, со смертельной вдовьей усталостью в глазах: алебастровая кость, аквамариновая кровь, сгусток сохранённой энергии. Туго перетянутая атласным поясом талия, агатовый кант для жемчужной сердцевины - сегодня в её образе нет томных готических кружев траура, сегодня на ней по-охотничьи элегантно нарисовалась строгая мантия, высокие сапоги и длинные перчатки для верховой езды. Она могла бы одеться по-дамски, но волшебница далеко не первый раз на охоте подобного плана. Более того, тогда бы её не пустили в авангард, да и сама мадам туда не полезла, ибо какая ненормальная будет загонять оборотня, будучи затянутой в жесткий корсет, в шляпке, да и в туфлях для чинного приёма? Разве что та, которая хочет покончить с собой самым нелепым в волшебном мире способом.
[indent] Это явно не интересно ей сегодня и вообще... как-то не сейчас.
[indent] Хрустко-ломкий воздух гостеприимного поместья полон крошечных шепотов, скрытых таинственной мглой – так, чтобы невозможно не обернуться, не взглянув в черный угол комнаты и не припоминая Мерлина и всех четырех Основателей сразу. Прикрыв дверь своей гостевой спальни, ведьма медленно спускается в холл - нет, она не бежит и не торопиться, в сглаженных движениях видится тщательный настрой. Не думать, не сомневаться, ведь тело само вспомнит, что надо делать…
[indent] Гостей на партере перед поместьем много. Здесь у каждого своя цель, и каждый находил в подобном формате охоты что-то своё – кому-то нравилась лишь первая стадия, травля, кому-то – нападение и борьба с загнанным, но изрядно озлобленным, бешеным, зверем, кому-то нравилось только ощущение финального охотничьего триумфа и своей относительной причастности к нему, а кому-то же просто нужно было посмотреть на чистопородных охотничьих крупов в деле и договориться о будущей вязке.
[indent] Вальбурга Блэк выходит под лунный свет и не без удовольствия отмечает, что всё готово вовремя – и наездники, и животные. Не факт, конечно, что её полет пройдет азартно и результативно, но попытаться всё же стоит. В воздухе чувствуется горьковато-сладкое предвкушение, и мадам пару минут наслаждается им, пока к ней не подводят её личного фестрала.
[indent] Призрачный скакун или гиппогриф лучше подходят для охоты на оборотня? О, об этом можно спорить вечно - долго, красноречиво и неистово! Однако Вальбурга не раз категорично заявляла, что нет смысла лететь на подобное мероприятие гиппогрифом, мощным, неповоротливым и спонтанным, несмотря на то, что он без ума от погони за крупным зверем. Куда полезнее и удобнее в этом деле будет лёгкий, выезженный, компактный, и, к слову, относительно накормленный фестрал, чтобы в деле не отвлекаться уже на свою собственную охоту. Более того, с этим зверем намного проще договориться без всяких реверансов и прикорма. Есть, конечно, нюанс для наездников, которые ни разу не видели смерть, но, к счастью, здесь попросту таких нет. Её палочка скользит в пальцах в манере воспитательного стека для верховой езды, но не факт, что в полёте она прикоснется к блестящей шерсти антрацитово-призрачного, почти прозрачного в лунном небе, животного, ведь предназначена совершенно для другого. Крылатый жеребец с наслаждением дергает верхней губой, пританцовывая от нетерпения. Масть, рост, экстерьер, порода, и даже имя, – всё было прекрасно в этом благородном животном. Не иначе - под стать владелице. Проверив на магическом существе всё то, что положено для начала успешного полета, ведьма садиться верхом, - как всегда по-дамски, боком, - и ищет того, с кем сегодня насмешливым жребием назначена быть в паре. Рейнард Лестрейндж попался её взору не сразу, ведь заинтересованный взгляд то и дело отмечал породные признаки то одного, то другого магического существа, не всматриваясь в лица владельцев. Однако невежливо заставлять джентльмена ждать дольше положенного, и мадам Блэк проезжает вдоль собравшейся кавалькады в поисках попутчика. Если участвовал в распределении, значит, сегодня он один, без сопровождения.
[indent] Странно.
[indent] - Мое почтение, Рейнард. – приветствует она компаньона, знакомого ещё с детства. Ха, приятное было знакомство, по погребальный костер не забыть! Но сегодня не время для ностальгии и призраков прошлого. Взгляд медленно скользит по волшебнику и его летуну, и вдруг едва заметная, ироничная улыбка касается точеных губ дамам Блэк.
[indent] – Вы что, полетите на этом?

Морриган вряд ли смогла бы ответить на вопрос, любит ли она светские мероприятия. По крайней мере, ответить честно, а не так, как было положено. Ответы - классические, заученные, те, которые должны были звучать, - были вбиты в подсознание так глубоко, что она могла дать их даже без необходимости просыпаться. Даже вполне себе светскую улыбку бы изобразила наверняка.
На её взгляд, такого рода ритуалы значительно упрощали жизнь и позволяли освободить сознание для обдумывания вещей куда более интересных: просто следуй инструкциям, и всё будет хорошо. Улыбнись, когда к тебе подходят, сочувственно покачай головой, если видишь, что собеседник не пылает энтузиазмом, вне зависимости от того, что за слова вылетают из его рта. Про кого бы ни спрашивали - создаёт впечатление человека исключительно приятного. Это как викторина, в которой вопросы не меняются десятилетиями, и все правильные ответы давно выучены наизусть. Как сделать, чтоб тебя считали человеком вежливым, но в душу не лезли? Улыбайся и отвечай, как надо. Не меньше - иначе станешь грубиянкой и позором семьи, и не больше - иначе попытаются вынуть душу, вывернуть наизнанку и вывести из любого лишнего слова или жеста какую-нибудь невообразимую сплетню, от которой потом не отмоешься.
Казалось бы, посиделки в Министерстве должны были отличаться, но ей никогда не нравилось менять то, что уже работает, так что стратегию Мора исправлять и не подумала. Улыбалась сдержанно, пила мало, кивала холодно, но с благожелательным выражением лица, отвечала по инструкции.
Мягкая струящаяся ткань тёмно-синей парадной мантии едва заметно отражала свет магических огней в центре помещения. Она и одежду себе выбирала всегда по внутренней инструкции, которую с детства давала мать: подчеркнуть глаза, показать стройные ноги, но не слишком, никаких глубоких декольте, никакой дешёвки, только натуральные или адхимические дорогие ткани, чтобы не ронять себя в глазах разьирающихся, коих в чистокровном обществе было в избытке.
И без того ей стоило быть в десятки раз осторожнее прочих: то, что она, будучи незамужней девушкой, пока что официально оставалась и была заявлена наследницей рода, уже было скандалом само по себе. А о внутренних распрях и борьбе за место между ней и кузеном и без того шептались все сплетницы высших кругов.
К счастью, здесь на неё косились не так откровенно: разговоры шли о делах Министерства, о показателях, о том, кто куда поедет отмечать и кто останется в этом году на дежурство. Вообще, она бы, может, вообще не пошла на сие мероприятие, но начальница никак не успевала, и попросила помощницу присутствовать вместо неё. А расположением Баушер рисковать не следовало. Да и других планов особо не было.
Расположение духа было исключительно умиротворённым. Девушка мягко улыбнулась покровительственно к ней относившемуся судье и совсем чуть-чуть отпила из уже больше часа удерживаемого бокала. Вино было чудесным - тут Министерство не поскупилось, - но она всегда держала голову трезвой и чистой. Чем больше у тебя тайн, тем меньше следует расслабляться. В последний раз она напивалась на выпускном из школы, кажется...
- Мисс Булстроуд!
Седой уже джентельмен приблизился, источая улыбку доброго дедушки и лёгкие алкогольные пары.
- Я так рада Вас видеть! - Морриган улыбнулась и почти кокетливо протянула руку, то ли для рлжатия, то ли для поцелуя, уважаемый волшебник выбрал второе, - Хотела ещё раз поблагодарить Вас за помощь перед прошлым заседанием! Если бы не Вы, я бы уже наверняка лишилась работы!
Благодарность лишней не бывает, особенно нужному человеку.
Судья тут же распушил хвост. Как и ожидалось.
- Ну что Вы, девочка моя, что Вы! - он напоминал ей декана Слагхорна, так что здесь изобретать заново волшебную палочку тоже не требовалось, - Я всего лишь указал Вам на выпавший из стопки пергамент, Вам и так нудно было следить за слишком большим количеством вещей. Мне кажется, помощники порой работают намного больше своих руководителей, как Вы думаете?
Морриган картинно рассмеялась.
- Мне не положено о таком судить, что Вы! А то точно уволят!
Она хитро подмигнула, вызвав смех собеседника, и начала подумывать, как от его внимания теперь избавляться, но его уже позвал какой-то знакомый.
- Вы меня извините, прекрасная мисс?
- Конечно, конечно, что Вы! Была очень рада встрече!
- И я, дорогая моя, и я.
Пожилой джентельмен поспешно удалился, уже издалека что-то выкрикивая и опасно размахивая наполненным бокалом, и лицо Морриган снова приобрело нейтральное выражение.
Размышления о последнем заседании прервали снова, но откуда-то сбоку, и она не успела вспомнить лица нарушившей её покой девушки. Впрочем, судя по состоянию этого самого лица, в одних кругах они вертеться не могли вовсе. Единственное, что она успела - сменить выражение лёгкого удивления на доброжелательность, скрыть презрение от вида и запаха, исходящего от неё.
Сокурсница? Это многое объясняет.
По собственному выбору она бы такое знакомство не завела. Да и то - вряд ли это можно было назвать прям знакомством. Так, пересекались иногда в коридорах.
Девушка напрягла память и выцепила образ метлы, ассоциирующийся с этой барсучихой.
- Ах да, я помню! - она снова мягко машинально улыбнулась, - Вы, кажется, прекрасно обращались с метлой!
Для неё каждый, кто не разбивал лицо о жёсткую землю в первые полминуты полёта, прекрасно обращался с этим изобретением какого-то жестокосердного мага.
- Извините, никак не могу вспомнить имя - ужасная память, мне так неловко, - глаза оставались холодными, но к общему выражению лица было не придраться, как и всегда.
Неловко ей не было: если бы она вместила и бережно сохранила имена, фамилии и лица всех сокурсников, то ни на что полезное памяти бы точно не хватило.
А вот спутанные разящие застарелыми алкогольными парами речи новой старой знакомой ей по вкусу не пришлись совершенно.
- По подозрению? - она как бы в лёгком изумлении приподняла бровь и покачала головой, - Мне очень жаль, но если речь идёт о гибели немагического населения, то стоит сначала проконсультироваться с их правоохранительной системой. Как Вы и сами можете понимать, наши миры крайне редко пересекаются, и кому как не их законникам разбираться в том, что может происходить с их людьми?
Если быть честной, ей было очень всё равно на смерть маглов и вмешиваться в расследование и тем более вмешивать излишне лояльную к ним Баушер она не хотела совершенно.
Но не пойдёт ли эта пропитая девица дальше, если её отшить?
- Впрочем, можете занести мне бумаги, я посмотрю в свободное время, - Морриган снова изобразила улыбку, почти искреннюю, ведь бумагам точно суждено было завершить своё существование в камине, - А сейчас не стоит о делах! Расскажите же скорее, как Вам нравится Ваша жизнь после Хогвартса? Не так уж часто встретишь однокурсницу на подобных переполненных официозом мероприятиях!
Энтузиазм изобразить ей всегда было сложно, но она очень постаралась. Барышню нужно было отвлечь от нудятины с убийствами маглов, а кто же не ухватится за возможность поговорить о себе любимом?
Тем более, с тем, кто обычно и не заговорил бы с тобой, чтоб не портить себе репутацию.

tell the devil that he can
go back from where he came
his fire he airs all through their beating vein

Jacaszek - Elegia

самое тяжелая часть оборотнического цикла - это не само превращение, как обычно все полагают. к нему привыкаешь. и даже не "несколько дней до". самыми невыносими для ремуса были те дни, когда луна начинала стыдливо прятать свои грани в тень, будто смутившись того, что сотворила за прошедшие дни с такими как он.

день 1.

ремус просыпается бесформенным месивом средь разорванных тканей, жадно глотая воздух. выровнять положение не всегда получается с первого раза. порою тело выбирает траекторию сродни пьяному маятнику. ненавижу.
голова трещит по швам первыми весенними грозами.
вспышка.
раз
два
три
четыре
пять
шесть
се...
громовой удар раскалывает сознание пополам, заставляя тихо всхлипнуть старую, оконную раму. дождь расстреливает своими каплями стекло, вплетаясь в общую какофонию дня. помимо ускользающего вдаль эха, гром оставляет за собой мерзкое гудение где-то под сводами черепа.
ремус старается не зацикливается на этом паскудном ощущении. значит, гроза где-то в семи километрах отсюда. нет, сегодня он не готов начать новый день.
изможденный волшебник не замечает, как снова проваливается в сон.

день 2.

люпин принимает вертикальное положение. глухо звякают цепи. юноша привстает и тянется к полке, где лежит заветный ключ, о котором он в жизни бы не догадался, находясь в той тупой, волчьей сущности. тихий щелчок замка на кандалах знаменует собой начало нового цикла.
ремус уважает кандалы. если бы не они, от и так потрепанной мебели не осталось бы и щепки.
потирая затекшие от железных браслетов запястья, он бегло осматривает погрызанные им же самим руки. недовольно отмечает, что парочка укусов, скорее всего, останется на его коже бледными шрамами.

ремус втягивает в себя воздух. смердит как от замызганной псины.
ноги сами волокут его в душ.
шелест воды смывает апатичность, возвращает ясность мыслям и трезвость уму. люпин концентрируется на обычных делах: душе, чистке зубов, облегчении мочевого пузыря, что боролся с естественными нуждами уже продолжительное время.

приведя себя в порядок, он скептично окидывает взглядом свое скромное жилище.
взгляд цепляется за кричащую белизну бумаги,  покоящуюся на столе. записка?

В этот раз ты даже ничего не разнес. С пробуждением, приятель. Буду завтра, в холодильнике  пирог из ливера. Получилось сносно.
Питер

при мысли о пироге все внутри сладко сжимается. истощенное яростью и болью тело просит сжалиться и закинуть в него хоть что-то съестное.
ремус невольно улыбается и мысленно благодарит друга за заботу.

когда в рот попадает кусок заветного пирога, ремус готов поклясться, что это лучшая в жизни еда. и не важно, что так он говорил о любой пище, которую он ел после своих превращений. вот такие моменты в начале цикла - самые лучшие.

стук в дверь прерывает его рандеву со вторым куском. точно не питер, у него есть ключи, может ребята?

он спешно вытирает руки о свои штаны, которым уже было просто все равно на то, что с ними делают.
- привет, р....- он осекается, когда видит вместо друзей белокурую девушку. от неожиданности он смущается и тушуется. как никак, он не был готов к чьему-либо визиту.
- да, а вы...? - догадка нехотя продирается сквозь заторможенность мыслей. - а, вы от эмми?
ему становится немного стыдно, так как он совсем забыл о письме кузины, в котором она говорила, что его навестит ее подруга. все это его тогда смутило, но безграничный лимит доверия к милой эммилин успокоил в тот момент его тревожную душу. - проходите.
он отходит в сторону, запуская девушку внутрь. ремус досадливо жмурится, когда понимает, что гостья заметила подранную простынь в углу. проклятье, почему именно сегодня? нужно было вчера убраться.
- прошу прощения, я не подготовился к вашему визиту. чаю или может быть кофе? - юноша встает между ней и раздраем в дальнем углу квартиры. как только ее взгляд возвращается к нему, юный волк с любопытством отмечает внутри себя, до чего же он необыкновенный и ясный.
- эммилин не уточняла суть вашего визита, сославшись на то, что тема была не для переписки и мы сможем обсудить все лично. - он топчется вокруг да около, пытаясь понять, что именно девушка знает. вежливо улыбается, предавая себе расслабленный вид. в какой-то момент понимает, что вместе с очаровательной волшебницей, в дом просочился терпкий запах весенних ветров. это добрая примета.

В большом мраморном камине потрескивал огонь, отбрасывая рыжие отсветы на зеркальный паркет и частично закрывающий его мягкий узорчатый ковёр. В круглом зеркале, в резной старинной оправе, висевшем над каминной полкой, отражалась противоположная сторона комнаты: в углу поблёскивало огоньками тёмное пятно нарядной рождественской ели; высились стеной тюдоровские тяжелые книжные шкафы; едва влезал в круг обзора край большого арочного окна и кусок плотных тёмных бархатных штор. И, как центр всей этой композиции: массивный рабочий стол из светлого дерева, на нём - причудливо изогнутый бронзовый светильник, напоминающий дерево со светящейся кроной, бумаги, канцелярия и выдающийся на передний план небольшой крокодилий череп на подставке. За столом, в кресле с высокой спинкой, сидел высокий и бледный мужчина в тёмно-синем шелковом халате, накинутом поверх домашнего костюма.

Бэковская печать приятно хрустнула под тонкими пальцами холёных рук. Блестнуло крошечное лезвие кольца-когтя на левом мизинце, поддевая остаток сургуча, и зашелестел пергамент разворачиваемого письма. Вторая рука потянулась к агатовой подставке для мундштука. Абраксас затянулся, выдохнул облако пахнущего лавандой голубоватого мерцающего дыма, и пробежал взглядом ответ Вальбурги, филин которой отдыхал и сушил перья на каминной полке.

- Латинский след там не возможен, а есть - направление письма не вертикальное, а горизонтальное, - прокомментировал он себе под нос письмо Малфой, чуть щурясь на текст. Почерк Вальбурги нельзя было назвать совсем не читаемым, но он навевал Абраксасу ассоциацию с арабской вязью: чисто, красиво, аккуратно и с первого раза ничего не понятно. Дочитав и убрав порт-ключ в ящик стола, она сел за ответ.

Дорогая Вальбурга!

Я не спорю, что это - самая старая версия из возможных и не сомневаюсь в её подлинности. Но меня смущает запись: ты, вероятно, видела доримские каменные курганы? В них встречаются камни, покрытые спиралями, которые не всегда выглядят как запланированный узор - это, грубо говоря, разметка строк. Чаще всего это погребальные камни, и вертикальные линии - это направление письма, строка, на которую наносятся штрихи - буквы-фэды. Как ветви на древесный столб. У нашего источника запись идёт горизонтальными строками - собственно, это было первым и самым ярким нюансом, который меня смутил. Во всяком случае, даже если это высокое средневековье, а не раннее, артефакт всё равно довольно древний: не всякий пергамент способен пережить почти тысячу лет.

Мне вновь льстит твоя похвала, и мне очень приятно видеть твой интерес - чужое воодушевление бывает заразительным. Честно сказать, я не силён в знании ритуалов, но мне будет очень интересно послушать тебя в пятницу. Мной скорее движет спортивный интерес: по твоим описаниям "Святой Морбан" выглядит как интересный вызов и приятное отвлечение от насущных дел.

Благодарю за порт-ключ и все предупреждения, и жду нашей встречи.

С уважением, А.О. Малфой.
P.S.: Благослови Господь твои чудные липы, но у меня уже сил нет смотреть на всю эту древесную и сельскую пастораль. Я страшно скучаю по городской застройке, и всё чаще думаю о переезде в Лондон. Эти снежные поля сводят с ума.

Абраксас почувствовал, как внеплановый приступ мигрени пронзил висок, и к горлу подкатила тошнота. Перенос порт-ключами - это надёжно, быстро и прекрасно, но его вестибулярный аппарат почему-то так не считал, порталы Малфоя укачивали. Всё то время, что он был знаком с Вальбургой, его мучал один вопрос: откуда такая ненависть к старому-доброму летучему пороху? С некоторой опаской отдав встретившему его эльфу тёплую мантию, Абраксас проследовал за ним. Мэноровские эльфы были более дружелюбными и менее пугающими, и не звучали, как заговорившая ржавая дверная петля. Каждый визит к Блэкам - в любой из их домов - всегда отдавал смутной тревожной мрачностью.

Малая библиотека была... малой. Очень малой и смертельно тесно заставленной мебелью и книгами всех мастей. Геометрически острая фигура миссис Блэк темнела в ярком свете волшебных огней, словно случайный плотный мазок чёрной краски среди пёстрой, рассыпающейся на детали композиции. Абраксас проплыл в сторону хозяйки поместья, пару раз глухо цокнув каблуками по деревянному полу.

- Здравствуй, Вальбурга, - Абраксас мягко улыбнулся и кивнул ей в ответ. - Я тоже рад тебя видеть... Конечно нет, эта книга выглядит тяжелой. Пожалуй, если ты попытаешься резко встать, она может придавить тебя насмерть, поэтому будь осторожна и продолжай сидеть, - с деланной иронично-заботливой интонацией произнёс Малфой, чуть слышно хмыкнув. С секунду поискав глазами то, на что бы он мог сесть сам, Абраксас носком ботинка придвинул за ножку стоящий рядом мягкий стул.

- Я бы не отказался от кофе, с гвоздикой и мускатом, без молока и сахара. Ты не против? - Абраксас извлёк из внутреннего кармана бархатной тёмно-лиловой мантии длинный костяной мундштук с серебряным наконечником. Проплывший мимо светлой малфоевской головы магический огонёк ярко подсветил длинную серьгу в левом ухе: изумрудный глаз с обсидиановым зрачком.
- Технически - ты права, и заговор - это не поэзия. Но здесь я побуду занудой и скажу, что стихосложение - это, с мифологической точки зрения, исконный элемент колдовства. И фиксирование этой магии слова в письме - вещь сакральная, что и делает даже относительно позднюю запись глубоко магической в сути своей, если тебя этот факт обрадует. Насчёт поместий-артефактов, о которых ты писала - я чувствую, что тебе есть что ещё сказать на эту тему. Я весь во внимании.

Идея сидеть с Джеймсом была до основания ужасной. Лили злится, прячет в своей злости необъятную боль: разбитое сердце. Злится легче, чем признаться — ее Северус, больше не ее друг. Она точно знает как его задеть, знает все слабые места, повторяет себе, что не опустится, не поступит как он с ней. Поттер достаточное наказание для них обоих. Северус смотрел на нее, видел как она уселась за парту Джеймса, как любезничала с его заклятым врагом, улыбалась и делилась учебником. Лили следит за подбородком, следит за тем чтобы не выдать грусть, не пялится на Снейпа слишком  уж откровенно. Хлеские, гнусные слова звоном колокола стоят в воспоминаниях, эхом отзываются в разбитом сердце. Ей хочется реветь или влепить ему столь же звонкую пощечину, узнать: ДА КАК ОН ТОЛЬКО МОГ? Лили злится, потому что иначе рассыпется на кусочки.

К своему удивлению Эванс обнаруживает — сидеть с Поттером не так ужасно. Джеймс не лезет: не спрашивает почему она дырявит пергамент острым пером, почему прожигает дыру в спине слизеренца перед ней и не поднимает руки, хотя переодически, очень раздражено бормочет правильные ответы под нос. Лили замечает спустя время, Лили потом признает, что могла быть не права на его счет, а пока бессовестно использует, ведь Северус все еще смотрит. Ей обязательно будет стыдно, может даже она признается в этом Джеймсу, но пока у нее есть ее злость и она колыхает ее, как младенца.

Джеймс и Мэри сделали всю работу. Зелье булькало, Лили видела — его цвет далек от идеала, но даже не представляла когда или где они сделали ошибку. Словно зачарованная или остолбеневшая Эванс смотрит на жижу, помешивает ее стеклянной палочкой  и сдерживается чтобы не сбежать из кабинета до звонка. Слизнорт обходит котелки, хвалит Снейпа, а Лили мутит. Не с зависти, со страху: теперь так будет всегда? Профессор цокает языком, непонимающе рассматривает Эванс, а она полагается на друзей, сказать ей нечего. За последнюю неделю она не прочитала ни строчки, смысл написанного волшебным образом не помешается в ее переполненный эмоциями мозг. Лили знатно проседает в учебе, это волнует ее столь же сильно, как и ссора. Ни ссора, ампутация.

Джеймс возмущается — она же отличница! Спасительный звонок, Лили извиняется (толи за испорченное зелье, толи за то, что намеревается бросить их без объяснений) и срывается с места. Она задыхается в маленьком подземелье, слишком близко к Снейпу, слишком больно. Быстрым шагом, потом бегом Эванс несется с замка. Потерянная, как никогда прежде. В жизни Лили царил завидный порядок: черное и белое. В основном, белое, но если и случались плохие дни у Эванс всегда был выход. Новые песни на кассетах и Мэри, черничный пирог и очаг гостиной Гриффиндор. И Северус. Она думала он будет у нее навсегда. А она у него. Сердце юной Эванс еще болит по сестре, она пишет все холоднее, пишет все меньше. Ей не нужно объяснять Северусу почему ее письма так расстраивают, не нужно рассказывать предисторию о родителях или приболевшей бабуле. Они понимают друг друга с полуслова. Понимали.

Эванс находит себя на берегу озера. Легкие жгло также как и глаза. Лили плюхается под большое дерево. Ветер гоняет небольшие волны по идеальному зеркалу озера, Лили находит какое-то подобие покоя.

Мэри находит ее быстро, Мэри, как и она сейчас, часто скрывается от мира со своими мыслями и обычно это она, Лили, находит ее под этим деревом. Мэри не знает о том, что Северус сказал ей потом, только о чем галдит вся школа. Его слов итак было достаточно, чтобы больше никогда с ним не заговорить. Подруга волнуется, она всегда путает мысли пока собирается с духом. Лили улыбается кончиками губ, сердце Эванс тает и злость уступает. Лили хлопает по земле рядом, кладет голову на плечо Макдональд и вздыхает. Она права. Мэри всегда права. Она сойдет с ума, если с кем-то не поделится.
— Я поссорилась с Северусом. — Это она уже говорила, это очевидно. - Вся школа обсуждала как он меня назвал. — Горечь по во рту не получилось сглотнуть. — А я ведь пыталась помочь ему. — Снейп во всем обвиняет Поттера и Блэка, ожидаемо. Но никто из них не называл ее грязнокровкой и его не заставляли. — Я боюсь... — Лили смотрит в даль, в ней нет смелости сказать, как есть или посмотреть Мэри в глаза. — Боюсь, что он на самом деле так думает, понимаешь? — Правда, но не вся. Тема чистоты крови для Мэри была даже болезненней, Лили не хочется говорить о Северусе плохо, не хочет чтобы Мэри думала о нем плохо или перестала с ним разговаривать. — Он просил прощения за то, что вспылил, не подумал. — В его защиту добавляет рыжая. — Мне кажется я его не простила. — И не простит.

Они оба не вернулись по своим домам сразу же - из точки надо было скорее валить, прихватив с собой все вещи. Быстро, в спешке, сохраняя контакты и договариваясь о будущем - выполняя инструкцию, проработанный тонко план. Они сделали это - а теперь необходимо было вдохнуть глубоко, отпуская прошлое. Не сразу же окунаться в прорубь - обратно в семью, долг, серый формализм. И для того хотя бы пару часов в тишине и покое наедине друг с другом.

Загорелое лицо Поллукса едва видно за дымом его сигары. Задумчивый и молчаливый, откинувшийся всем телом на спинку кресла, в котором он сидит. В мятой белой одежде: льняных брюках и рубахе, что обтягивает налитые мышцы рук. Тяжело вздыхает. И откидывает голову - взгляд устремлен прямо на потолок.

- Мы будто бы взяли эти годы в кредит под грабительские проценты. И теперь пришел срок погашения долга, - не смотря на сигару во рту, Поллукса речь понять весьма легко. Рукой он перехватывает сигару, поворачивает голову - прищуривается в сторону Риккардо. А тот сидит в точно той же самой позе. И да, тоже курит. Тоже - взгляд к потолку.

- Твой будет побольше, Пол. Как нехорошо - оставил на Родине молодую жену с детьми-младенцами, - засранец подъебывает - скорбно качает головой. На лице - маска покаяния. Еще чуть чуть и начнет читать катрены извинения перед предками.

- Зато почти что обзавелся новыми, - в ответ, наигранно невозмутимо, пожимает плечами Пол. Риккардо поворачивает к нему свою голову - взгляды пересекаются. Раздается фонтан хохота.
- Мужик, - протягивает Риккардо, корпусом подается в сторону брата - кулаком поддерживающе ударяет ему по предплечью. А сам Поллукс стирает с лица проступившие слезы.

У Поллукса нет внебрачных детей. Дерзкий язык - все шутит да злословит в окружении брата. И не знает он, что слова его имеют вес -  одна из любовниц его действительно беременна - но то вопросы будущего, в отдалении от него в несколько лет. А сейчас Поллукс продолжает вести себя по отношению к Ирме как подонок - шутить так просто о бастардах. Хотя... резоны у него действительно есть - то, как часто и много они с Риккардо в Африке женщин познавали...

Риккардо тем временем приходит в себя - усаживается нормально. Сидит, широко расставив ноги, локти опер о колени. Мужчина думает - срочно тащите статую и запечатлевайте это редкое мгновение для вечности.

- Нам надо рассказать нашу идею о новом филиале о выкупе территории сразу трем главам семейств, - Риккардо голос сух - когда он думает, то действительно будто бы и в красках теряет.
- А до тех пор предлагаешь замалчивать события предыдущих месяцев? Уже через пару дней цепкий взгляд Арка заметит, что я левой кистью не особо шибко пока двигаю. И тому виной не простой ушиб или падение со слона.
- Да и женушка твоя может растрепать про то, что спальне твоей увидит.
- Вот именно, - протягивает Поллукс, тяжело вздыхает, - поэтому затягивать большой разговор не стоит.
- В идеале рассказать все завтра же.
- Оба договариваемся с главами да наследниками. И остается только французская сторона.
- Которой напишу я сегодня же после договора с главой, - лаконично завершает Риккардо. Поллукс молча кивает и глубоко втягивает дым.

Молчат какое-то время.

- Рик, каково это? - каким-то другим, осевшим и тихим голосом, спрашивает его Поллукс. - Без отца рядом быть?..
Риккардо отвечает не сразу. Твердым голосом.
- Если бы я знал, то все три года с тобой в Африке не проторчал бы.
Поллукс опускает взгляд на свои руки. Риккардо теперь опирается своими ладонями о поверхность стола.
- Шутки кончились, - а теперь голос и вовсе - на самую толику - потерянный, - занять его кабинет. Стать хозяином его дома. Занять свое место подле главы, - тяжелый вздох, - а еще место отца, мужа.
Риккардо горько усмехается.
- Притворство - наше кредо. Делаем вид, что достойны, пока сами в подобную глупость не поверим.

.

Поллукс вбил. Быть может потому так уверены и плавны были его движения, когда он входил в парадные двери своего родного Блэкшилда. Обеденное время, а сам он сияет, одетый строго по британской моде, ровно как и должен выглядеть джентльмен: строгий костюм, рубашка, начищенные туфли, стрижка и свеже побритое лицо. Он ярко и красочно смеется, он широко раскидывает руки в объятьях, приветствуя свою семью. Здесь все - и глава рода с супругой, и кузен, и сестры, и жена с детьми. Только Регулуса не хватает, но то более чем объяснимо.

Его явление праздник - сердце поет, а Поллуксу так нравится быть во всеобщем внимании, впитывать его внутрь себя. Все сейчас в парадной гостиной первого этажа.

Сначала Поллукс церемонно поклонился перед главой Сириусом, который подошел к Поллуксу вместе со своим сыном-наследником.
- С возвращением, - степенный баритон, крепкое рукопожатие. Сириус Второй - величина, рядом с которой Поллуксу словно Луне возле Земли кружить, выдерживая дистанцию. Служить.
- Кузен, - рукопожатие такой же силы, только ладонь ледяная - Арктурус взгляд острый, но Поллукс видит там на дне теплоту-привязанность. Арктурус себе не изменяет - все тот же. И от того улыбка, усмешка добрая, на лице Поллукса расслабленно и легко расцветает.

Поллукс отступает на шаг от них двоих. Взгляд переводит в зал - на людей, которые в нем. Подходят теперь к нему Хеспер - мать Арктуруса и жена Сириуса. Рядом с ней и его, Поллукса, мама. Та выглядит такой бледной, осунувшейся - так сдала. Поллукс трепетно целует материнские руки. Получает поцелуй в щеку от Хеспер.
- Милый, мы так скучали.
- Твой отец так был бы счастлив сейчас.
Теплая горечь скорби перемешивается с искренним счастьем от воссоединения. Поллукс только сейчас начинает чувствовать, как он все так скучал по дому.

- Брат! - Поллукс слышит вскрик, оборачивается - на него налетает вихрь, едва успел его подхватить и заключить в свои объятья. Любимая Кассиопея - сестра, которой исполнилось уже полных шестнадцать лет.
- Звездочка моя, - растроганно шепчет ей в шею, пока сестра обнимает его до боли в ребрах. Сама трясется, тростинка. Кажется плачет.
- Тебя так долго не было!..
- Но теперь я здесь, - шепот, тепло из самого сердца.

Как же Поллукс любил свою младшую сестру. Как же сильно. Кажется только через вечность Кассиопея отстраняется от него, и Поллукс замечает маленьких детей возле Хеспер и своей матери.
- И кто же у нас это, - сердце стало биться чуть чаще - перед его глазами показалась Вальбурга. Рядом с ней кузина Лукреция, младший брат Альфард. Поллукс приседает перед детьми на корточки, - здравствуйте, дорогие мои.
Голос мягкий, тон спокойный, обволакивающий. Протягивает к детям руки - те приближаются к нему. Пока наконец все трое не оказываются в его объятьях.
- Я вам столько подарков подарил - не счесть! - дети смеются, радуются, но Поллукс с улыбкой предупреждает, - но все после обеда. Договорились?
Дети были очевидно недовольны. Поллукс вновь притягивает - Вальбурги - к себе на руки. Прижимая ее к себе, такую взрослую леди, ей уже целых шесть лет, поднимается на ноги.
- Крошка моя, - шепчет, гладит по спине. Оглядывается, осматривая зал гостиной.

Глава Сириус и сыном стояли на том же месте - у входа в зал. О чем-то тихо говорили. Маму отводила Кассиопея к диванчику. Хеспер занималась детьми. Оставались лишь три фигуры, с которыми Поллукс еще не пересекся для приветствия.

И к самой дальней, самой тихой, будто бы потерянной в этом семейном гуле, фигуре Поллукс подошел. Все так же обеими руками держа Вальбургу в своих руках. Дочь обхватывала отца обеими руками, крепко держась за ворот его пиджака. А Поллукс ступал все ближе к Ирме, стоящей в отдалении ото всех возле небольшого лакированного столика с богатым букетом цветов на нем.

- Здравствуй, Ирма, - говорит он ей тихо.
Поллукс не извиняется перед ней даже тоном, даже единой толикой выражения лица. Он въедливо рассматривает жену: как выглядит, во что одета, как уложила волосы, что передает язык ее тела - зажатость.

Ворох чувств где-то глубоко в нем поднимается. Там щепотка вины. Там жалость. Там сочувствие. Какая же Поллукс - гнида. Он опускает на пол Вальбургу, а сам ступает к Ирме ближе. Шаг - в ее личном пространстве. Нарушает его, не задумываясь. Его ладонь оказывается на ее талии, чуть оглаживает. Он телом ее от всей остальной комнаты будто бы отрезает - их двоих для всех остальных просто нет.

- Я дома, - шепчет. И отстраняется - ему еще как-то познакомиться с Сигнусом, да поприветствовать подругу школьных лет - Мелания, будто бы не замечая его приход, сидела в кресле и увлеченно читала газету.

.

Позвали в парадную столовую. Детей отправили в детское крыло, а взрослые расселись за длинным столом. Все по этикету, что был для всех уже атрибутом обыденности. Поллукс в центре стола, Ирма - напротив него, крайне близко. Ели, общались, обсуждали прошедшие годы: что Поллукс видел, что Поллукс пропустил. То было морем информации.

Сразу после обеда все разошлись по своим делам. А Поллукс вместе с Сириусом и Арктурусом камином переместился в Блэквилль - с напитками в руке надо было многое обсудить, попросить о планируемой на завтра встрече с главой де Оскуридад.

.

Уставший - морально и физически - Поллукс вернулся в тихий темный Блэкшилд уже за полночь. Медленным шагом побрел к личным комнатам.

Стук каблуков по идеально отполированным полам заполняет все ее внимание. Пропасть легла между Себастьяном и Присциллой и этот факт должен быть виден без особого старания. Она не поворачивается проверить следует ли он за ней, не отрывает взгляда ледяных глаз от конечной точки — тяжелых дверей его кабинета, места почти запретного для нее, не желает замечать любопытные, осуждающие или, что хуже, равнодушные взгляды. Ригель во всем ее желании воспитать идеальную леди, главу выскородного дома  вложила в ее голову покорность мужчине в равной степени с гордостью. Как оказалось — две взаимоисключающие особенности и Присцилла выбирает себя и гордыню. Сосредоточившись на своей мысли — единственной цели, леди Гойл с поднятой головой и стиснутыми от внутренней дрожи кулаками проследовала во внутрь. Никто из ее предшественниц не позволял себе подобную дерзость.
Кабинет Себастьяна — его святыня, Присцилла фыркает. Святыня? Рассадник греха, даже в ее воспоминаниях, ее муж наверняка прячет среди этих бесконечных, идеально упорядоченных, кожаных папок свои прегрешения. Она готова спорить: похабство, всего лишь один из многих его грехов. Не обращая внимания на Гойла, женщина сосредоточена на стеллажах, ведет тонким пальцам по корешкам, на них только цифры, стоит отдать ему должное. Она вытаскивает одну из них, открывает без зазрения совести — непозволительная ранее дерзость, листает у него на глазах. Она ни черта не понимает в цифрах и фамилиях записанных на листах, он это знает, но ей так хочется потомить, хочется заставить ее горячо любимого мужа теряться в догадках, волноваться, выйти из себя, черт его дери, биться в истерике. А еще она тянет — становится страшно. Лекари удаляют гниющую плоть, после есть шанс на выздоровление. Заглядывать в жизнь без мужа, без ее Себастьяна, оказывается почти так же страшно, как и увядать рядом.
— Случилось? — Присцилла наконец-то поднимает ледяные глаза. Не такая решительная, как пару минут назад: страх в перемешку со злостью, она столько раз представляла себе этот момент, столько раз проговаривала заветные слова, осечки быть не может. Он смотрит на нее в недоумении, темные глаза Гойла изучают, на его лице легкость, одна только тень недоумения. Она так хорошо знает его. Знала?  Да ни черта она не знала. - Господи, а ты ведь и правда веришь, что все хорошо. — Это ее мир стоит на руинах, ее мир и разум — шатается, вот-вот рухнет, а у него — в с е   х о р о ш о. — Что по твоему случилось, Себастьян? — Гойл наглец, но не глупец. Присцилла отбрасывает выбранную папку на его широкий, роскошный стол, не имеет значения что в ней. Только не сейчас. - Я все знаю. — Отвращение, столь откровенное, что его тяжело спутать с чем-либо другим. - Уже давно. — Она открывает рот, чтобы прыснуть ядом, рассказать как стыдно, низко, слышать от сестры, подруг и даже министерских прихвостней — они видели его, в их глазах постыдная жалость — к ней и ее положению. Рот она закрывает — он все итак прекрасно понимает. Или считает ее непросветной дурой. — С меня хватит.- Одному богу известно почему еще три года назад она не пришла к Себастьяну в своих горьких слезах, в истерике и гневе, со своим разбитым сердцем и поломанной судьбой.
— Мы разводимся,  — Она подходит так близко, чувствует его дыхание: сигара, огневиски и похоть, смотрит в глаза, нашептывает слова, как ласку. Присцилла желает сожрать его душу, запомнить черты ненавистного ею лица, причинить как можно больше боли — ему. Внутри нее все давно умерло. - Себастьян. — Она пробует на вкус его имя, ледяные глаза блестят, не в ярости, от застрявших в ней, кажется навсегда, слез. Она ни за что не позволит хотя бы одной из них сорваться. Присцилла уже давно оплакала их брак, себя и свое разбитое сердце, ее любовь — рудимент. Никому не нужная и не используемая слишком долго. Она ненавидит, ненавидит так сильно, что эта ненависть почти не отличима от любви.

[indent] Он уже минут двадцать бесцельно стоял под водой, совершенно не обращая внимания на время. Арджент давно уже смыл с себя и нервный пот и усталость от показательной тренировки, где все те же знакомые лица жадно рассматривали его "выступление" во всех ракурсах а иногда и прося повторить. Он поджимал губы, смотрел в их маслянистые глаза спокойно и прямо, и разумеется повторял. Он разыгрывал их любимое шоу, иногда медленно наклоняясь чтоб якобы поправить штанину тренировочной формы, показывая им то, что они хотели увидеть. Или играл бицепсами, что заставляло слюни спонсоров активно выделяться. Но их любимое - это когда он снимает рубашку и, - тем самым обнажая разумеется торс, - вытирает пот со своего лица. Вот и все! Ты удачно продал себя, обеспечив себе несколько неприятных приватных встреч и шанс на чертово выживание на гребаной арене...   
[indent] О, как он не_скучал по этому особенному времени, когда каждый год тебя выдергивали из твоего богом забытого дистрикта и выставляли на всеобщее обозрение словно трофейные рога. Все хотят тебя потрогать, узнать тебя поближе, но не достаточно близко, чтоб не дай бог не начать сопереживать. Все что угодно, лишь бы не "испачкаться" проклятьем обреченного. Все что угодно, лишь бы насладиться последними мгновениями жизни того, о смерти которого никто завтра и не вспомнит. Не вспомнит дважды... Джент подставил лицо горячим струям воды и зажмурил глаза. Не смотря на более комфортные условия жизни в "деревне победителей", позволить себе роскошь бесцельно тратить воду он мог только здесь. В Капитолии. Здесь не жалко.
[indent] Горячие струи омывали его широкие плечи. Он тщательно вымылся, но все еще чувствовал как горит кожа в тех местах, где к нему прикасались. Он... привык и его уже не передергивало от горьковатого осадка, который оставался ему в удел. Человек привыкает ко всему. Вот и он не ропщет и смиренно следует заведенным правилам. Он такой же как и все. Не лучше и не хуже... Возможно, где-то подсознательно он надеялся просто тупо смылиться и превратившись в жидкость, раствориться в водостоке и забыть обо всех заботах. Но никакая вода Панема не могла смыть то, чем он является и то, что его ждет. Разве что распорядители игр придумают что-то новенькое, изощренное и извращенное, чем удивить жадного зрителя и извести избранных трибутов. Например, река в которой будут на этот раз не пираньи, а разъедающая все живое химия. Тогда от него наверное остались бы лишь кости - и то не факт. О, черт!
[indent] Арджент вздрогнул и резко открыл глаза. Вода затекла ему в нос и он чуть не поперхнулся, пытаясь откашляться и одновременно отделаться от идиотских мыслей. Какой смысл фантазировать о самых худших раскладах, если ты все равно не окажешься готов к тому, что тебе уготовили. Может в этот раз он продержится пару дней. А может будет медленно умирать лежа в луже собственной крови спустя пару минут от начала бойни. Гадать бессмысленно. Лучше подумать о том, возможно ли все это как-то предотвратить... Хах, наивный. Глупый и наивный мясник Тетрас. Он каждый год с момента своей "искрометной" победы, он надеялся что ему не придется хоронить своих трибутов. Каждый чертов год он надеялся, что в плотном графике встреч в Капитолии, будет как можно меньше отвратительных приватных сеансов или извращенных оргий. Он надеялся, что каждые гребанные игры не будут насиловать в нем то, что еще можно было считать человеком, пусть и не до конца. Арджент не знал что конкретно он чувствует. Но он знал, что это "что-то" ему не по душе...
[indent] Выйдя наконец из душа, шлепая по идеальному серо-голубому кафельному полу своими босыми мокрыми ногами, он не торопился надевать полотенце. Его никто наконец не ждал и ему никуда не нужно было торопиться. Не было в этот раз ни ментора, ни подопечных, к которым он старался не привязываться и не сожалеть. Был только он сам и еще одна... "победительница". И оба они были теми еще "победителями по жизни", раз им приходится войти в эту "реку" второй раз.
Джент повел рукой перед зеркалом над парной раковиной и по его периметру загорелась яркая подсветка. Он уперся ладонями в прохладный фарфор и смотрел в свои глаза, игнорируя красноватые подтеки на шее, плечах, груди, животе... в общем везде. Свидетельства "удачно" прошедших переговоров со спонсорами перемежались с мелкими шрамами по всему его телу - следы плотоядных рыбок, что чуть не сожрали его заживо, прямо незадолго до его победы. Он покачал головой и подумал было, что пора выбираться из собственных мыслей, ведь он начинает вступать в опасную зону, из которой боялся не вернуться. Но его отвлек шум. Тихие, почти бесшумные шаги. Черт! Неужели проснулась Франческа? Они толком не говорили с того момента как сошли с поезда. В поезде же он сидел на одном месте а она... Ну, чудо что поезд доехал.
[indent] Прислушиваясь к шагам, Арджент напрягся. Ему было прекрасно известно как ходит Романо и вряд ли она стала бы церемониться и скрываться от него. А больше здесь быть некому. Прислуга? Глупость. Они приходят тогда, когда здесь никого нет. Кому еще взбредет в голову заявиться сюда посреди ночи?
[indent] Тетрас стал оглядываться в поисках того, что можно было бы использовать как оружие. Однако ничего кроме электронной зубной щетки и нескольких полотенец не нашел. Что же, если нужно - удушит полотенцем.
Шаги затихли, словно кто-то проверял пуста ли постель. Джент скрутил полотенце и аккуратно вышел из ванной, завернув за угол и резко включая свет.
[indent] - О! Лита, какого...!? - почти воскликнул парень, испытывая одновременно и испуг и облегчение. Свою миниатюрную подругу он успел увидеть дважды и второй раз был как раз сегодня утром, когда была первая показательная тренировка. Она явно была чем-то то ли недовольна, то ли обеспокоена.
[indent] - Я же мог навредить тебе, - отшвыривая в сторону скрученное полотенце, выдохнул Тетрас, совершенно забыв про свою наготу. Возможно, он так устал и так привык к тому, каким его хотят видеть, что просто не обратил внимание на тот факт, что "особенные" встречи на сегодня закончились.
[indent] - Прости что не успел поговорить с тобой... Как ты... э-э, как ты тут оказалась? - капли воды все еще стекали с него и оставляли на мягком ковролине его спальни влажные следы. Он грустно опустил плечи, ощущая казалось всю тяжесть какой-то неосознанной вины по отношению к этой милой девушке и, чтобы не смотреть ей в глаза, пошел к столику с напитками. Будто воды ему было мало и он налил себе стаканчик. В горле пересохло.
[indent] В этот самый момент в дверях его комнаты оказалась Романо. Каждый раз при ее появлении Дженту казалось, что его обдувает холодным ветром. Возможно, где-то на уровне генетики или инстинктов он ощущал страх и непреодолимое желание скрыться от этого хищника как можно быстрее и как можно дальше. Однако мозгом он все понимал и не имел права ни судить, ни игнорировать ее. Франческа была его первым, - и теперь видимо последним, - выигравшим трибутом. Она была... своеобразной, но и он не ангел, если под микроскопом рассматривать то, чем он занимается.
— Ну и что ты тут делаешь? - будто бы на правах хозяйки, нагловатым тоном спросила людоедка, обращаясь к хрупкой Лите. Тетрас почувствовал неладное, — У вас тут эта, как ее, пресс-конференция?
[indent] В этот самый момент он осознал, что стоит совершенно голый перед двумя девушками, об разнообразном опыте каждой он может частично догадываться. Глубоко вдохнув через ноздри, Арджент потянулся за полотенцем, которое хотел использовать как орудие против потенциального непрошенного гостя. И вовсе не нагота как таковая его смущала. Ему не хотелось демонстрировать Франческе шрамы и... засосы, что красовались на всем его теле. Ему не хотелось ее триггерить. Никому из них это не нужно...
[indent] - Что вы обе тут делаете? - спросил наконец он, растягивая громадное полотенце, стараясь перекинуть его через плечо и тем самым прикрыть и торс и все что ниже.

Эммелин светит, улыбается в ответ, и у Фабиана совсем слетают тормоза.
Кругом необъявленная, но от того только больше изнуряющая война, кругом смерти и вытянутые от усталости и горечи лица, и Фабиан среди них себя неожиданно чувствует неуместно цельным, неприлично живым, незаконно счастливым. Его девочка тоже отличается, тоже оживает, тоже вырывается из тяжелых пут контекста их реальности.
— Что-то мне подсказывают, что о работет под прикрытием тебе можно забыть. Если уж Муди не может отвести взгляд, чего ты хочешь от простых пожирателей смерти? Сколько у них в жизни радости, как уж тебе там остаться незаметной, — разгоняет, потому что может. Не то чтобы Эмми рвалась становиться двойным агентом, но это не важно, всё — не важно. Фабиан рассуждает о задачах ордена, но говорит — только о ней, только о них. — Пожалуй, ещё месяц-другой таких тренировок, и я смогу порекоммендовать тебя в группу реагирования. Если, конечно, ты приложишь определённые усилия, — дразнит, потому что не может иначе. Она загорается в ответ, и нет ничего прекраснее, нет у него никаких сил этому противостоять и не провоцировать ещё больше. — А то, знаешь ли, реакция пока слабовата.

Ну конечно, вздумал поговорить о растениях с колдомедиком, Фабиан, такой молодец. Эмми вспоминает название, и спасибо, что хотя бы не на латыни, что-то изучает — наверняка видит больше, чем он сам.
Берёт его за руку, и Фабиан соображать перестаёт совсем. Взрослый, серьёзный сержант аврората, любимец толпы и баловень судьбы, Фабиан от простого прикосновения замирает — и словно оживает, по-настоящему чувствует каждое мгновение и каждым мгновением — рядом — упивается. Ловит взгляд, переплетает пальцы и горит.
— Эммелин Вэнс, требовательная, как и всегда, — она дразнит его, и он не может не ответить тем же. — Ну что ты, Аластор никогда бы так не поступил. Мне тебя и одной много, ни на кого другого просто не хватит ни времени, ни сил.
Эммелин такая одна, Фабиану сердца не хватит очароваться кем-то ещё, он весь — здесь и сейчас, рядом с ней, в её руках, у её ног.
— Впрочем, должен признаться, что иногда посещаю цветочные лавки с другими. Знаешь ли, садовые дела — процесс личный, почти интимный. Молли вот даже Артуру не доверяет выбирать яблони. А ещё, не поверишь, блистательный Гидеон Прюэтт совершенно бесполезен, когда речь заходит о гербицидах, — давно нет в этом ни капли зависти или злой насмешки над собой, Фабиан братом восхищается когда всегда. И если уж брат не разбирается в садовых делах, то не разбирается великолепно. — А вот Морриган мне не доверяет в этом деле, разве что проследить за доставкой, знаешь. Что-то у вас есть... общее, — договаривает почти задумчиво, немного растерянно.
Какая странная мысль, Фабиан.
Какая странная идея — сравнить девушку, ради улыбки которой хочется свернуть горы, и невесту, ради которой Фабиан готов отказаться от фамилии.

[indent] Я кручу в руках длинный французский стилет и всё никак не могу успокоиться - как же было просто заграницей, как легко, быстро и открыто, без какого-то подтекста. Без обязанности постоянно спрашивать у меня была исключительная возможность только решать! Школьный гнев, дремлющий во мне все эти два с половиной года, снова возрождается первоначальной эмоцией, и в нём столько энергии к действиям, столько намерения сокрушить все запреты! И я понимаю, что ощущаю счастье только тогда, когда вижу, что все всё сделали правильно, вовремя и у нас всё получилось. От руководства, от результата.
[indent] Стилет летит в колдографию молодого волшебника, что прикреплена к полотну двери. Мимо, в ухо попал. Всему приходит конец, и снова матушка моя Британия берет меня с свои железные объятия субординации, будь они неладны.
[indent] Услышав стук в дверь, я недовольно щурюсь, и немое осуждение наполняет мужской интерьер этого кабинета, который, мягко говоря, не готов в посетителям: разложенные на всю столешницу деловые бумаги Фонда, старые пергаменты вперемешку с картами магических городов, - не только Лондона, - книги, глобусы, подшивки всех печатных изданий магического сообщества, какие-то статуэтки, и тут же - запечатанный артефакты, готовые к отправке. Куда ни глянь, всякая горизонтальная поверхность не избежала участи быть чьим-то временным фундаментом. И ведь эльфам приказано вообще ничего здесь не трогать! Тем не менее, в этом заставленном кабинете нет ни пылинки, ни клочка выброшенного пергамента или грязной ветоши, он дышит энергией, целями, работой - он невероятно живой.
[indent] - Да, Нарцисса. Конечно, проходи.
[indent] А ещё здесь появились цветы. Не найдя себе пристанище на полках или подоконнике, они расположились на стопках толстых книг - пионы, в большинстве своём, праздничные и намекающие на скорое торжество. В вазе из бледно-розового стекла, их нежно-кремовый бархат лепестков навязчиво пышен и роскошен своим буйством жизни в этом залитым утренним светом кабинете. И пахнет летом…
[indent] - Присаживайся в это кресло. Оно изумительное, руки индийских мастеров. Садишься, и словно сама Моргана обнимает тебя со спины. – я кладу ладони за зелёное сукно стола и совершив удивленный жест бровями, переспрашиваю. - Выговориться по поводу? О том, что вольным полётам всегда приходит конец или о том, что мне просто хочется быть рядом с кем-то ещё?
[indent] Всё началось с того, как с предложением связать нас с Френком клятвами супружества к моим родителям пришла мадам Августа Лонгботтом, чем напрочь перечеркнула все дружеские отношения с её сыном, которые могли бы гипотетически перерасти в куда более крепкие и глубокие, но момент был испорчен обоюдным смущением и каким-то странным чувством вины. Родители отказали ей, конечно же… Финансовому состоянию Лонгботтомов после смерти отца Френка оставалось желать лучшего, и Блэки решили, что не будут тем спасительным мостом, который переведет их через этот кризис.
[indent] А потом и Рудольфус Лестрейндж начал свой крестовый поход во благо Истинной Веры в нашу долгую и счастливую совместную жизнь, раз за разом напирая всё больше и больше. Это были не просто письма, не просто предложения, а вполне себе живые знаки внимания и ухаживания, коим не помеха даже расстояния. Дважды я стояла на твердом “нет”, однако мнение семьи постепенно разделилось – Средняя ветвь Блэков, к которой я причастна, была категорически против и этого брака, когда как Старшая была всецело “за”. Что конкретно этому способствовало я, конечно же, догадываюсь, однако не думаю, что сейчас самое время обращать мои мысли в слова.
[indent] Дождавшись, пока сестра разместится напротив меня, я откладываю в сторону бумаги и делаю молчаливый знак эльфам полить все эти цветы.
[indent] - Красивые, правда?.

Встречаться с Тедом Тонкосом - безрассудно. Меда каждый раз клянет себя, каждый раз говорит - этот раз последний. А потом не способная совладать с зовом сердца приходит в назначенное место. Тайно ускользает из дому под покровом ночи. Глупое чувство: пальцы немеют и колются, в голове вата и бегающие по позвоночнику мурашки. Она ощущает это только с ним. Только когда руки Теда ложатся на ее плечи, когда сжимают в тяжелые объятия. Тяжелые и запретные. Предательские. До последней своей клеточки она принадлежит Теду Тонксу: телом, мыслью и сердцем. Только по мнению общества, по правилам и клятвам - она обещана другому. Страсть слепит глаза и она почти не вспоминает о мире за окном квартиры Теда, поглощенная только им. Не вспоминает и о том, что за дверьми дома она без пяти минут Крэбб. Паршивая тяжесть пластом ложится на грудь как только мир их хрупких грез рушится и Тед выпускает ее из объятий. Руки Тонкса отпускают и ответственность произнесенной клятвы - душит, мучает, рвет изнутри.

Она молчит, рассматривает носки своих туфель - как может быть так хорошо и дьявольски паршиво? Меда смотрит на Теда и сердце трепещет, сейчас он уйдет и все что остается - тяжелые мысли. Она носит их с собой всюду, спит, ест, и смотрит в чужие глаза. Предательство, она в нем тонет, вот-вот захлебнется. Сегодня ее ждет обед с Никелем - женихом. Меда натягивает капюшон сильнее, лишние свидетели ни к чему. В простом темном платье и длинной мантии, Блэк все равно выбивалась из толпы: бархатной кожей, прямой осанкой, блестящей мантией и грациозной поступью. Тед провожает сколько может, не хочет отпускать, а она уходит. Так и стоят уткнувшись взглядом друг в друга, ищат силу поставить точку в запретном свидании.

Меда ничего не обещает, не может. Она уже пообещала, раз она уже дала клятву. Мерлин ей свидетель - она пыталась. Искала в себе силу, хваталась за обрывки страсти между ними с Никелем, за тепло и заботу, за понимание и произнесенные обещания. Хотя где-то в глубине души она мечтает о дрожащих коленях, сердце, выпрыгивающем из груди, головокружении и бессонных ночах. Она смотрит на Теда - все это ускользает, все это останется с ним. Тед берет за руку - касается самого сердца горячими пальцами. Почему все так сложно, если так правильно?

Приходится предать себя - отнять ладошки, отнять взгляд, разбить и свое сердце тоже. Каждое расставание - риск, что если оно последнее? Она разворачивается со слезами в янтарных глазах - а что если нет? Никель этого не заслужил. И Тед тоже. Сегодня Никель будет держать ее за талию - но так ее нельзя касаться, оставит заботливый поцелуй на ее лживых губах - но эти губы давно ему не принадлежат. Она предает сразу их обоих.

Она почти подпрыгивает от неожиданности не сразу находится. - Черт. - Это плохо. Прежде, чем успевает собраться, Андромеда оборачивается, проверяет успел ли Тонкс скрылся из виду - но его фигура неторопливо удаляется по Косому переулку в то время, как сестра с выгнутой  бровью что-то бормочет. Не трудно догадаться. Если всего пара мгновений, пара вздохов прежде чем Блэк открывает дверь душного помещения. Случайная встреча? Меда бледнеет, Белла видела лишнее. Невинное прикосновение рук. Дружеская встреча - ведь ей положено иметь друзей. - Такая рань, а ты уже на ногах. - И до чего же омерзительное совпадение. Меда снимает капюшон, волосы хоть и не растрепанны, но до стандартов Беллы ей далеко, было не до того, не до волос. - Семейная жизнь столь скучна? - Блэк хорошая лгунья, но волнение скрыть до конца не выходит. - Что-то стоящее? - Ей нужен повод чтобы не смотреть в похожие на ее собственные глаза - не врать глядя в них. Отвлечь, выкроить мгновение чтобы впитать сестренскую невозмутимость, собрать растрепанные чувства в кучу, выбросить грех из головы.

Daniel Spaleniak feat. Tomasz Mreńca - Burning Sea

- ...Если он подохнет, то это станет доказательством причастности.
Отец поднимает задумчивый взгляд на Маркуса и кивает больше самому себе. В серебряном взгляде старшего Нотта таились невысказанные опасения, но сын рассуждал здраво. - Да, ты прав. У тебя есть идея, как устранить эту проблему?
Маркус еще раз проходится взглядом по статье. Не вчитывается, нет. Написано дерьмово, но, надо было отдать должное, излишнее внимание могло привлечь. Действовать нужно было тонко и аккуратно. Паутинка в черепной коробке Нотта вьется, выстраивая мысли в нужный узор.
- Да. Но для начала нужно понять, что еще он может  знать. Я сам возьмусь за это.
- Хорошо. Тебе нужно будет что-нибудь?
- Только хороший обливиатор. Я все решу.

Маркус выходит из кабинета отца, в мыслях уже формируя письмо Аттикусу с предложением явиться в Нотт-аппарт. Ему проще было сделать все с ним на пару, не поднимая шума. В конце концов, работа их ждала не самая пыльная. Волшебнику нужен был кто-то, кому он доверил бы свою безопасность и лучшей кандидатуры чем Гойл для него просто не существовало.

///

Небо на востоке уже подернулось кобальтовым цветом и мир затих в преддверии сумерек.

Маркус наблюдает из тени за кажущимся заброшенным домом на окраине Южного Ламбета. Нотт бы признал верным решение Лавгуда укрыться тут, если бы не одно "но": сначала прячь издательство, а уж потом выпускай в тираж свои очерки. Видимо, Ксенофилиусу это было невдомек. Но ничего, все приходит с опытом.
Время было уже достаточно позднее, но сотрудники редакции покидать рабочее место не спешили.  Судя по тому, что никто из здания более не выходил, они готовились выйти в тираж и засиживались допоздна. Приятно стать первым читателем, усмехается про себя Маркус. Пташки Нотта внимательно следили за перемещениями журналистов. Это было очередное новое место, вряд ли бы они успели так скоро подключить здание к каминной сети.

Позади его спины раздается сухой хлопок. Нотт не оборачивается, прекрасно понимая, кто это будет. За множество лет, проведенных рядом, он наизусть знал звук его поступи.
Гойл останавливается по левую руку от Маркуса, оценивая обстановку.
- Сколько их там?
- Двое, не считая субъекта.
- Охраны нет?
Маркус машет головой и осматривает улицу на наличие свидетелей. Ветер доносит до них шум июльской листвы и тихий шорох гравия от проезжающей маггловской машины.
- Пока я буду заниматься Лавгудом, можешь стереть воспоминания о той статье и расследовании у его шестерок? Думаю, им они уже не понадобятся
- Без проблем.
- Чтож, пора нанести Ксено личный визит.

Лица скрываются под печатью смерти.
Двое мужчин скользят по отбрасываемым зданиями теням, подходя ближе к дому, в котором скрывалась редакция Ксенофилиуса. Маркус вскидывает палочку и тихим шепотом начинает творить. Дом постепенно укрывается в кокон из скрывающих, защитных и антиаппарационных чар. Последний штрих - Cave inimicum!
Нотт довольно кивает. Теперь нам никто не помешает.
- Bombarda!
Дверь разлетается в щепки вместе с осколком стены. Из облака пыли в пространстве появляются силуэты двух мужчин, облаченных в черное. 
- Ксенофилиус, дорогой мой друг, привет! Stupefy! - Маркус и Атти синхронно посылают красные лучи в спины разбегающимся журналистам. Нотт спешно осматривает их: женщина и мужчина, оба темноволосые. Не то.
Краем уха он ловит спешный топот по половицам второго этажа. - Я за ним.

Нотт взлетает по лестнице гончей, почуявшей запах крови. - Ты не вежливый хозяин, Лавгуд, кто же так встречает гостей?
На верхнем этаже он видит несколько комнат. Хочет поиграть, ну ладно. Менталист прислушивается, пытаясь выловить в пространстве хвосты перепуганных мыслей. Внезапно до него доносится грохот из комнаты напротив пролета. Краем глаза он замечает силуэт, бросившийся в сторону.
- Impedimenta! - реакция Маркуса незамедлительная. Лопух растягивается на полу. Слишком быстро вылез из своего укрытия. - Так-так-так, а вот и главный журналист «Предварительные расследования». Как успехи? Как статья? Crucio! - алая как кровь магия вонзается щуплому магу прямо в солнечное сплетение.
Дом заполняется звериным воем.
- Щ-щ-щ. Все только начинается.

[indent] ❛❛ [indent]Бёрк был единственным человеком, кого Деметриус Нотт мог по-настоящему назвать другом. Их связь началась ещё в школьные годы, когда Бёрк, будучи младше на несколько лет, оказался тем редким слизеринцем, который сумел пробиться сквозь холодную стену отчуждения Нотта. Мальчишка с язвительным чувством юмора и блестящим умом быстро понял, что к старшему студенту лучше подходить с иронией и дерзостью, чем с лебезением, и это сработало. Деметриус, привыкший к лицемерным комплиментам, вдруг оказался в компании того, кто не боялся пошутить над ним. Вскоре их объединяли не только общие факультетские победы, но и искреннее уважение друг к другу. [indent]С годами их дружба становилась только крепче, превратившись в едва ли не единственную устойчивую связь в жизни Деметриуса. Бёрк, наследник младшей ветви семьи, стоявшей за "Borgin & Burkes", разделял с Ноттом интерес к тёмной магии, но смотрел на неё с куда более прагматичной точки зрения. Если Деметриус, всё ещё разрываемый своими внутренними демонами, рассматривал магические артефакты как инструмент силы, отголосок былых идей о мести и справедливости, то Бёрк был настоящим коллекционером. Для него редкости, даже самые опасные, были не только средством для достижения целей, но и самоцелью, страстью, иногда почти одержимостью. [indent]После школы их пути вновь пересеклись, когда Нотт, всё глубже погружаясь в дела Пожирателей, начал использовать свою транспортную компанию для межконтинентальных перевозок редких магических предметов. Бёрк оказался связующим звеном между Ноттом и миром подпольной магии. Деметриус, всегда скрытный и осторожный, ценил в нём умение быстро организовать всё, что требовалось, и не задавать лишних вопросов. Бёрк, в свою очередь, находил в Нотте не только надёжного партнёра, но и своего рода старшего брата, пусть и холодного, но готового прикрыть спину в любой момент. [indent]Однако их отношения никогда не были безоблачными. Деметриус, искренне уважающий личные границы и свободу, не был фанатиком идей чистоты крови, как многие из его окружения. Присоединившись к Пожирателям смерти ради мести, он оставался чужаком среди тех, для кого чистота крови была наивысшей ценностью. Бёрк знал об этом лучше других. Он знал, что за участие Нотта в этих кругах стояла его боль — потеря полукровки, которую он любил, и месть городу, что её убил. Поэтому их дружба часто оказывалась на грани — Бёрк, будучи менее принципиальным и более легкомысленным, мог позволить себе шутить на эту тему, тогда как для Деметриуса это оставалось закрытой, болезненной страницей. [indent]И всё же Бёрк был тем, кто умел вытащить Нотта из его угрюмого одиночества. Саркастичный, остроумный, иногда откровенно наглый, он был не только приятелем для разговоров за бокалом огневиски, но и своего рода мостом между Деметриусом и внешним миром. Даже Альба, появившаяся в жизни Нотта, вызывала у Бёрка скорее удивление и ироничное одобрение, чем осуждение. Он был одним из немногих, кто не боялся напоминать Нотту, что тот всё ещё человек, способный чувствовать. [indent]Вместе они образовали странную, но крепкую пару союзников. Деметриус — спокойный, расчётливый, готовый идти на риск, если это оправдано. Бёрк — хаотичный и более склонный к импровизациям, но с непревзойдённым умением выпутываться из неприятностей. И хотя их дружба не была лишена конфликтов, в глубине души Деметриус знал: если однажды он потеряет и Бёрка, его мир станет окончательно пустым. ❜❜

Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О О скорости игры и стиле постов: Я пишу быстро и с удовольствием, если есть вдохновение, часто в формате спидпостинга. Однако могу подстроиться под ритм игрока. Птица-тройка от третьего лица Какие отношения хотелось бы видеть: Деметриус и Эдриан — странный, но сильный союз. Их связывает не просто взаимная выгода, а глубокое понимание того, что каждый из них несёт на своих плечах. Эдриан, несмотря на возраст, умеет «держать спину» рядом с более опытным и серьёзным Деметриусом. Их дружба не похожа на тёплую идиллию — скорее, это что-то на грани сурового партнёрства, где с обеих сторон есть место поддержке, но без лишней сентиментальности. Деметриус может ценить его умение не задавать лишних вопросов и решать проблемы быстро и эффективно. Эдриан, в свою очередь, уважает Нотта за силу характера и умение оставаться предельно хладнокровным, даже когда ситуация выходит из-под контроля. Идеи для сюжета и игры: С этими персонажами можно отыграть практически всё — от напряжённых конфликтов, связанных с их тёмным прошлым или текущими делами, до лёгких, почти дружеских сцен, где просматриваются проблески старой привязанности. Возможны эпизоды с совместным участием в опасных миссиях, охоте за артефактами, интригах вокруг тёмной магии, или же моменты более личные: разговоры о том, как каждый из них воспринимает свои жизненные выборы, дружба, где через жёсткие слова пробивается искренняя поддержка. От динамики «взаимопомощь против общего врага» до «постепенной деградации доверия». Любые линии, раскрывающие их сложные характеры, старую дружбу, грани соперничества и влияния прошлого на их настоящее, подойдут для яркой и насыщенной игры. Мотивация и вдохновение: Вдохновляться можно всем, что связано с атмосферой тёмной магии, амбивалентных персонажей и моральных дилемм. Музыка, передающая глубину их взаимодействия: Audiomachine — "Blood and Stone" Two Steps From Hell — "Victory" Hans Zimmer — "Time" (Inception OST) Woodkid — "Run Boy Run" Отношения с Альбой и идеи для игры Отношения Берка с Альбой можно описать как осторожно-нейтральные, но с потенциалом для любопытных поворотов. Он не относится к числу людей, которые с лёгкостью сближаются с женщинами вроде неё — слишком много скрыто за её поведением, слишком сложные эмоции таятся за маской. Однако, его настороженность не исключает уважения: он видит её силу, её влияние на Нотта, её неуступчивость. Возможно, это вызывает лёгкое раздражение или, напротив, подогревает его интерес. Он мог бы воспринимать Альбу как своего рода «угрозу» их мужской дружбе, особенно если счёл бы, что она оказывает слишком сильное влияние на Деметриуса или, наоборот, его уязвляет. В то же время, если она проявляет к нему дружелюбие, Берк способен пересмотреть своё отношение и даже предложить что-то вроде покровительства, понимая, насколько её связь с Ноттом осложняет её жизнь. Идеи для игры могут включать эпизоды, где Берк становится «третей стороной» в их отношениях — то ли пытаясь дать советы, то ли вмешиваясь в моменты, когда Нотт теряет контроль над ситуацией. Это может быть игра на контрасте: грубоватая забота Берка против эмоциональных всплесков Нотта или холодной решительности Альбы. Возможно, он станет тем, кто в критической ситуации защитит её или, наоборот, поставит перед выбором. Готов на любые эксперименты (ну почти любые, ладно) и открыт к обсуждению сюжетных линий, чтобы создать захватывающую и богатую историю!

[indent]Деметриус сидел в полутемной комнате, вновь наполняя воздух ароматом своего одеколона и смачивая язык терпкой горечью огневиски. Мягкий свет лампы на тумбе вырисовывал его резкие задумчивые черты лица, когда он медленно вращал в руках хрустальный бокал. Пустота квартиры Альбы была почти осязаемой — тишина, нарушаемая лишь его тяжелым дыханием и тихим звоном стекла, казалась каким-то укором, обжигала сильнее самого острого заклинания. И дело было не только в её отсутствии. Чужая рубашка, небрежно брошенная на спинку стула. Портсигар на тумбе. Запонки на комоде. Предметы, которые сразу бросались в глаза и вызывали у него неконтролируемую волну злости.

[indent]Два года. Два года он был частым гостем в этом месте, приходил без предупреждения, присваивал пространство и время, словно оно всегда принадлежало ему. Здесь он видел её, чувствовал её, слышал её. Это место было пропитано её сущностью. А теперь... Чужое присутствие. Чужие руки. Кто-то другой, кто осмелился приблизиться к тому, что он считал своей территорией. Деметриус чувствовал, как пальцы сжимаются на бокале, а холод стекла неприятно впивается в ладонь. Ему хотелось метнуть этот бокал в стену, разлететься осколками вместе с ним, но он оставался внешне спокойным, почти статуей.

[indent]Он сделал ещё один глоток огневиски, не отводя взгляда от окна. Лондонская ночь была холодной и влажной, и он чувствовал, как она проникает в него, смешиваясь с его собственным опустошением. Полгода. Полгода он не появлялся, не давал о себе знать. Ни записки, ни письма, ни единого намёка на его существование. Полгода он не касался её, оставляя ей выбор, которого, как ему казалось, у неё быть не могло. Но она сделала его. Эти вещи были доказательством. Какого чёрта?

[indent]Всё это время он тянул лямку брака, который всегда был больше обязанностью, чем чем-то настоящим. Потеря ребёнка стала последней трещиной, разрывающей его планы и мечты на части. Колдомедики вынесли вердикт: никаких детей, иначе это будет её смерть. Жена погрузилась в свои путешествия, он — в работу, и это отчасти спасло его от самого себя. Но не надолго.

[indent]А теперь он снова был здесь, наедине с её отсутствием. Пустота внутри резонировала с пустотой вокруг. Он пришёл, чтобы снова почувствовать жизнь, чтобы утопить собственную тьму в её демонах, которые так прекрасно танцевали с его. Вместо этого он сидел, сжимая бокал в руке, ожидая её возвращения.

[indent]Деметриус сделал ещё один глоток огневиски, не отводя взгляда от рубашки. Она выглядела слишком непринуждённо, слишком удобно здесь. Он с трудом подавил желание встать и запустить в нее инсендио, наблюдая как горит ткань, наполняя квартиру едким запахом дыма от которого заслезятся глаза. Это не его привычный стиль, но злость, кипящая внутри, требовала выхода.

[indent]Он не ушёл. Вместо этого он остался сидеть, слишком гордый, чтобы уйти, и слишком разъярённый, чтобы скрыть своё присутствие. Он пришёл сюда не для того, чтобы его игнорировали. Альба знала его, знала, что не избежать этой встречи. Её демоны принадлежали ему, и теперь он намеревался напомнить ей об этом.

[indent]Деметриус ждал. Минуты тянулись мучительно долго, каждая словно добавляла дров в костёр его негодования, распаляя и внутреннего зверя, теперь жаждущего крови. Ночь вокруг становилась всё глубже, а внутри него всё ярче разгорался огонь злости. Он ждал, но Альба так и не пришла.

[indent]С каждым часом раздражение уступало место ярости, а затем — ледяной пустоте. Он сидел на диване, не отрывая взгляда от двери, будто силой своей воли мог заставить её открыться. Но та оставалась неподвижной, словно сама ночь держала её запертой.

[indent]Когда небо за окном начало светлеть, а первые солнечные лучи осторожно проникли в комнату, освещая её новым мягким светом, Деметриус не заметил перемен. Он видел только темноту, застилающую глаза, заполняющую грудь. Ночь сменилась утром, мир вокруг просыпался, а он оставался недвижим, как каменное изваяние, вцепившись пальцами в подлокотник дивана.

[indent]Она должна была прийти. Должна была быть здесь. Но её не было, и пустота вокруг становилась невыносимой.

[indent]Он продолжал ждать. Клокочущая ярость заполняла каждую клетку, не оставляя места усталости или сомнениям. Деметриус во всех красках рисовал в своей голове, как напомнит Альбе, кому она принадлежит. Как заставит её вновь понять, почему именно с ним ей было хорошо, и почему никто другой не может занять его место. Он знал, что это будет больно, жестоко и незабываемо.

[indent]А что до этого мужчины? Того, чьи вещи так дерзко лежали в её квартире, будто это был его дом. Гнев Нотта не знал границ, и перед внутренним взором вспыхивали картины расплаты. Тёмные мысли окрашивались алыми вспышками, в которых мелькали обрывки сцен: сломанная гордость, разбитая уверенность, истерзанная плоть. Может, он даже заставит её смотреть на это. Пусть знает, что происходит, когда кто-то вторгается на его территорию.

[indent]Дело было не в том, что она не могла переспать с другим мужчиной — Деметриус никогда не требовал от женщин верности, которую сам не был готов дать. Но встречи. Регулярность. Ощущение, что кто-то мог занять его место. Нет. Этого он не мог стерпеть. Одна ночь, две, даже три — всё, что угодно, чтобы утолить телесные потребности, — пожалуйста. Но не это. Не такие вещи, как рубашка, портсигар, запонки и Мерлин знает, что еще он найдет в других комнатах, будто они давно нашли своё место в её жизни.

[indent]Это было слишком. Это был вызов.

[indent]Хищник внутри него рвался наружу, ярость требовала выхода. После всего, что произошло в последние месяцы, Деметриусу нужно было выпустить зверя, утолить жажду крови, заменить звенящую в ушах тишину криками и мольбами о пощаде.

[indent]— Мусакос! — рявкнул он, голос сотряс тишину комнаты, пронзительный и резкий.

[indent]С едва слышным хлопком перед ним возник домовой эльф. Маленькое существо с перекошенным от страха лицом, дрожащими руками и взглядом, который метался, словно в поисках укрытия.

[indent]— Где она? — в голосе слышалась угроза, но истинный вопрос, звучащий под этими словами, был куда острее. С кем она?

[indent]Мусакос дрогнул, втянул голову в плечи, будто от этого могло зависеть его спасение.

[indent]— Я не знаю, Мастер Деметриус, — пролепетал эльф, его голос срывался от страха.

[indent]— Так найди! — голос Нотта изменился, стал низким, опасно мягким, и от этого казался ещё более угрожающим.

[indent]Эльф исчез с громким хлопком, будто чувствовал, что промедление может стоить ему жизни. Деметриус снова остался один. Его мысли, мрачные и пропитанные жаждой мести, поглотили его. Он рисовал картины, одну ужаснее другой, в которых Альба и её таинственный спутник платили за каждую секунду этого ожидания.

[indent]Часы тянулись мучительно медленно. Тёмные фантазии о том, как напомнить ей, кому она принадлежит, как стереть из её памяти любой образ, кроме его, становились всё более яркими.

[indent]Когда Мусакос вернулся, в его облике читался неподдельный ужас: поникшие уши, опущенный взгляд, дрожащие руки, но он не успел ничего сказать, как Нотт уже поднялся с места. Его движения были неспешными, почти ленивыми. Он поправил пиджак, словно собирался на деловой обед, и взглянул на эльфа с пугающе спокойным выражением лица.

[indent]— Показывай.

[indent]Хлопок, и они исчезли.

[indent]Через несколько часов Деметриус вернулся в её квартиру. На его лице застыло странное, почти болезненное удовлетворение, будто свершившееся мщение утолило лишь часть его ярости. Он остановился у окна, методично вытирая пальцы платком, убирая последние следы засохшей крови.  Движения были спокойными, почти машинальными, будто это была лишь досадная мелочь, не стоящая внимания. Закончив, он аккуратно спрятал платок в карман брюк, словно это был просто очередной рабочий день. Деметриус вновь сел на диван, поднял стакан с огневиски и сделал глоток, расслабленно откинувшись на спинку.

[indent]Время тянулось, но его взгляд оставался хладнокровным, сосредоточенным. В голове уже прокручивались сценарии, что будет, когда она вернется. И каждый из них не оставлял ей никакого выхода. Теперь он ждал её. Спокойно. Удовлетворив первые порывы своей ярости.